Когда Вы начали писать и была ли это сразу фантастика?
Первые попытки изложить что-то на бумаге начались довольно рано — со старших классов школы. Наверное, как и у многих. Думаю, практически все пробовали в это время писать не только сочинения, но и какие-то свои заметки, рассказы, ещё чаще — стихи. А сочинять я начал намного раньше. Ещё до школы придумывал разные истории, рассказывал их, и, конечно, не записывал. Сейчас я бы назвал их приключенческими сказками.
Когда же я начал именно писать, то не делал строгих жанровых разграничений. Просто экспериментировал с вымышленными персонажами и сюжетами. Это были и простенькие детективы, и загадочные мистические истории, и даже иронические пьесы. Каждый раз, когда я знакомился с очередным классическим произведением и открывал для себя что-то новое в литературном мире, возникало желание попробовать себя.
Так что в целом к писательству подтолкнуло сначала чтение, а потом — желание сделать нечто своё.
Как Вы пришли к фантастике?
Фактически так же — через чтение. С самого детства меня увлекал Жюль Верн. Чуть позднее — Герберт Уэллс, Станислав Лем, Беляев, Ефремов, Брэдбери, Стругацкие. И, как и прежде, возникло желание сделать что-то самому. Вполне, возможно, если бы моим последним литературным увлечением были Стивенсон или Дюма, то я решил бы писать пиратские и исторические романы. Но случилось так, что это была фантастика. Так я определился окончательно. Теперь это мой жанр.
Почему именно научная и философская фантастика, а не модные сейчас фэнтези, постапокалипсис, попаданцы?
Потому, что только научная фантастика имеет настоящую предсказательную силу. Это не просто фантазирование автора, закреплённое в тексте, а попытка заглянуть в будущее. Часто очень удачная. Фантасты предсказывают открытия и изобретения, предвосхищают проблемы, с которыми человечеству ещё предстоит столкнуться. И это не только вопросы самих новых технологий, но и проблемы их использования. Сложные дилеммы нравственного выбора. Такая литература выходит далеко за рамки простого сочинительства.
Причастность к самому процессу осмысления реальности просто увлекательна. А когда тебя читают и одобряют не просто читатели, а учёные, когда появляешься в таких журналах, например, как «Знание — Сила», то это, безусловно, приятно. А уж когда предположения сбываются… Не стану примерять к себе лавры пророков, но в прошлом году, в разгар первой волны коронавирусной пандемии, все бросились писать о вирусных постапокалипсисах. Я отчасти поддался этому поветрию, сочинив коротенький лирический рассказ «Сопляки» о выживаемости людей с аллергией, которая стала для них эволюционным преимуществом. Прошёл год, и Институт иммунологии ФМБА выяснил, что пациенты с аллергиями действительно меньше подвержены коронавирусу. Совпадение? Не думаю :))
Но это не значит, что я зажат в узких границах жанра. Научная фантастика имеет свои особенные подвиды. «Твёрдая» и даже «сверхтвёрдая», или наоборот – «мягкая» и гуманитарная. В моём сатирическом фэнтези «Кампания Тьмы», очень лёгком и развлекательном, большая часть повествования проходит в мире колдунов и драконов, но весь он, как в рамку, оказывается завёрнут в научно-фантастическую идею существования параллельных «вероятностных» вселенных, где царят иные законы физики.
В хоррор-повести «Первыми сдохнут хипстеры», готовящейся сейчас к сетевой публикации, герои сталкиваются с зомби, но те приводятся в движение не абстрактными вирусом или одержимостью, а локальным разворотом термодинамической стрелы времени. И в этом соль научной фантастики. Так или иначе, читатель должен получить здравое объяснение на вопрос: «Как это, чёрт возьми, работает?». Более логичное и более рациональное, чем «Это такая магия».
Как Вам пришла идея создания «Великого Аттрактора»?
На самом деле такой идеи и вовсе не было. Справедливости ради надо сказать, что формально — это действительно сборник рассказов и повестей. Но в этом и есть его плюс. Потому что он не задумывался и не создавался, а скорее «вырос» органически и эволюционно. Другое дело, что все истории оказались объединены, если угодно, общей концепцией. И поэтому «роман в рассказах» — ещё более подходящее определение.
Почему это именно «роман в рассказах», а не полноценный роман?
В первую очередь причиной всему — моя лень. Крупная форма мне не чужда, но я стараюсь её избегать. Как ни странно, я очень не люблю писать. Сам процесс меня совсем не радует и не увлекает. Было бы здорово, если бы возникла, наконец, фантастическая технология считывания мыслей, и я смог бы переносить свои истории непосредственно в файл, минуя утомительный процесс набора текста. Что же касается литературной формы, то часто я просто не вижу смысла вымучивать и выдумывать какую-то длинную тягомотину в то время, когда способен выразить свою мысль в ясном, законченном и лаконичном произведении. Поэтому в большинстве случаев я предпочитаю писать рассказы. Реже — повести.
Во-вторых, само определение «роман» для меня сейчас во многом дискредитировано. Часто произведения современных писателей, называемых романами, в действительности являются просто очень большими повестями. Небольшое количество героев, линейная структура повествования, отсутствие нескольких изолированных сюжетных линий и отдельных финалов для каждой из них — всё это признаки повести, и все они свойственны для современных «романов». И, к сожалению, подавляющее большинство их нельзя назвать полноценными.
Ну и самое главное, в «романе в рассказах» — то, что такой жанр даёт большую свободу и для читателя и для писателя. Входящие в него новеллы — это законченные истории. С одной стороны их всегда можно развить, вернуться к истории под другим углом, продолжив судьбу понравившегося персонажа и легко создав, таким образом, отдельную «вселенную». С другой — они пишутся, а, следовательно, и читаются, отдельно. Если что-то не понравилось — не беда. Для читателя это всегда куда меньший риск, чем начать толстенную эпопею и завязнуть в ней, умирая от скуки. Для писателя — всё ещё серьёзнее. Судите сами, какая рана больнее: осадок от парочки проходных рассказов или фиаско неудавшегося романа? Ко всему прочему редакции литературной периодики — журналов, сборников — охотнее берут именно рассказы и небольшие повести. Редактируемые интернет-порталы, сетевые журналы — не исключение. Поэтому во многом это ещё и холодный расчёт: максимизация результатов при минимизации рисков. Так поступали совершенно разные писатели: Набоков, Брэдбери, Фолкнер.
Чем Вы вдохновляетесь? Происходит это спонтанно или у Вас есть какой-то ритуал, чтобы поймать вдохновение?
Я вообще не верю во вдохновение. Зачастую мешают писать совершенно обычные вещи: занятость делами, плохое самочувствие — всё, что не даёт сконцентрироваться и снижает работоспособность. Я никогда не смешиваю писательство, сочинительство и процесс печатания текста. Не сижу над «белым листом», изображая муки творчества. Всё начинается с идеи, авторского замысла, того мессаджа, который хочется донести до читателя. А сама история с сюжетом, персонажами, описаниями и диалогами появляется на этом скелете, как система аргументации для этой изначальной мысли.
И таким конструированием я занимаюсь постоянно — когда гуляю по парку, когда слушаю музыку, обедаю или просто мою посуду. Для этого не нужны карандаш и бумага. Только голова. А когда история готова, то я сажусь и записываю её. И стараюсь сделать это как можно быстрее, чтобы она мне самому не успела надоесть.
Конечно, источник чего-то нового, непременно нужен. Научная фантастика — это неженские романы, где каждый раз можно просто переставлять имена героев. Это не вольное фантазирование, а отражение и осмысление реальности. Поэтому я постоянно читаю научно-популярную литературу, смотрю записи научных передач, выступлений учёных, читаю статьи, чтобы держать руку на пульсе процесса познания мира. Это можно назвать источником вдохновения.
Есть ли у Вас любимые писатели?
С определённого момента я совершенно забросил чтение художественной литературы. Вероятно, набрал некую критическую массу, после которой чужие фантазии уже перестают удовлетворять. Хочется воплощать свои. Но я по-прежнему очень тепло отношусь к Герберту Уэллсу. Особенно к его коротким рассказам вроде «Дверь в стене» или «Человек, который делал алмазы». При этом нравится Харлан Эллисон и его «У меня нет рта, но я должен кричать».
И традиционный вопрос в конце. Знакомы ли Вы с «Вавилоном-5»? Если ДА, то как он вам?
Конечно же, знаком. Знаю, что у этой вселенной много поклонников и, вероятно, заслуженно, но я к ним не отношусь. Для меня космические саги навсегда сформированы старыми сериями оригинального «Стар трека». Всё остальное уже воспринимается, как нечто вторичное. Как очередные «Звёздные войны», где нам раз за разом предлагают подумать о человеческих проблемах в космических декорациях. Всё это — не более, чем перенос обычной человеческой проблематики в космос. Зачастую настолько выдуманный космос, что он уже никак не влияет на происходящее. Когда в условиях полной гравитации и жизнеобеспечения ходят и разговаривают двое персонажей, становится не важно — люди это или инопланетяне, номер отеля или каюта космолёта, стреляют они свинцом или плазмой.
В реальности же расстояния космоса настолько огромны, а любая технология перемещения будет настолько энергозатратной, что мотивация для преодоления этой бездны пустоты должна быть чуточку более серьёзной, чем чисто человеческая войнушка за ресурсы. Поэтому и космос воспринимается мной не в ярких огнях звездолётов, а в образах из песни Высоцкого, где «страшней, чем даже в дантовском аду».
